Танец с раскаленным железом у сердца — Танец Дели

Рецензия на фильм Ивана Вырыпаева «Танец Дели».

Иван Вырыпаев уже не первый год радует меня (и, думаю, далеко не только меня) своими работами: чудесными фильмами с чудесными смыслами. Сначала это была кинокартина «Эйфория», потом удивительный «Кислород», и вот теперь совершенно новый и особенно странный «Танец Дели», который заставил меня задуматься на некоторые важные темы.

Прежде чем начать свой рассказ о фильме, я хочу заметить, что каждый автор всегда вкладывает в свои произведения свое видение мира, поэтому, так или иначе, во всех героях, во всех событиях, во всех идеях и концепциях нас незримо сопровождает личность автора, его свойства, обусловленные определенным набором векторов. Иван Вырыпаев — кожный звуковик со зрением. Следовательно, в его работах мы столкнемся с нехватками и желаниями именно этой комбинации векторов. Замечу также, что в такой роли редко бывает человек без анальности, поэтому творчество Вырыпаева особенное, отличается от других.

Итак, начнем, пожалуй, нашу рецензию.

Как и любой кожно-звуковой автор, Иван Вырыпаев выступает в роли своеобразного новатора-экспериментатора в области драматургии и кино. Поэтому все его фильмы кажутся очень непривычными рядовому зрителю. Например, тот же самый «Кислород» — не что иное, как несколько музыкальных клипов, сопровождающихся речитативом в исполнении повествователей. «Танец Дели» же представляет собой семь короткометражек.

В центре повествования пятеро героев: танцовщица Екатерина, ее больная раком желудка мама, Андрей — женатый возлюбленный Кати, балетный критик Лера (фамилию которой все дружно никак не могут вспомнить) и медсестра (нелепый свидетель чужой драмы и неумелый утешитель). Все действие происходит в одном и том же месте — в больничном коридоре на кушетке, где главным героям в разное время сообщают трагические новости.

Весь фильм (или, как его называет сам Вырыпаев, «антифильм») состоит из разговоров. Событий никаких, по сути, нет. Люди умирают, в следующем фильме появляются как ни в чем не бывало вновь. Времени нет. Темы любви и смерти бок-о-бок пронизывают всю кинокартину. Но главным предметом всеобщих обсуждений становится таинственный и удивительный танец Дели.

Хочется заметить, что танец как метафора жизни появлялся и раньше у Вырыпаева. Вспомним тот же самый «Кислород» с его «легкими-танцорами». Кому, как не кожно-звуко-зрительному автору, могло прийти в голову сравнить человеческую жизнь с бесконечным танцем, происходящим под музыку сердца!

Кожно-зрительная Катя — известная танцовщица, прославившаяся своим необычным танцем, который пришел к ней… из сострадания. Тонкая, изящная, чувствительная, удивительно развитая девочка! Когда Катя еще была балериной, ей с театральной труппой пришлось побывать в самом центре Дели — в страшном месте Мэйн Базар, где грязь, нищета, болезни и страдания соседствуют с оживленной торговлей, запахом готовящейся пищи и бесконечным потоком туристов. Кожно-зрительная Катя настолько была поражена открывшейся ей картиной мук человеческих, что не вынесла той боли, которая наполнила ее сердце. Она хватает раскаленный кусок железа и прижигает им кожу на груди.

Развитый зрительный вектор обладает очень редким человеческим даром — способностью к эмпатии: умением не просто понимать чувства людей, но и пропускать чужие эмоции через себя. СОчувствие, СОстрадание, СОболезнование — это все зрительные слова. Наша героиня тоже обладает сильнейшим даром эмпатии. После происшествия в Дели Катя попадает в больницу, долго не может прийти в себя, но однажды… во сне она видит необыкновенный прекрасный танец.

Проснувшись, Екатерина понимает, что танцующий во сне человек — это она сама. Она воспроизводит все движения — и так рождается танец Дели, в котором девушка воплотила все свое сострадание по отношению к потрясшим ее горестям. «Она рассказывала мне, что в ее воображении всплывали все пережитые ею на рынке в Дели ужасные картины: нищие, раскаленное железо, изуродованные люди, грязь, но движения ее танца от этого становились все более прекрасными. Так и получился этот танец — это воспевание грязи и ужаса. Это гимн уродству и человеческой трагедии. Это танец, который говорит миру, что ужаса и боли нет, а есть только красота танца. Что все есть танец». У кожника память на движения, он сам словно воплощение движения. Точный, гибкий, ритмичный.

Танец имеет особенное значение для девушек с кожно-зрительной связкой. Дело в том, что в далекие-далекие времена, когда наши предки жили еще в пещерах, кожно-зрительные женщины, отпускающие феромоны всем мужчинам без исключения, выполняли важную функцию. Они танцевали перед мышечным войском, уходящим на охоту или войну, и своим танцем вдохновляли мужчин на великие свершения, выводили их из состояния монотонии в состояние «война».

Кроме этого, танец имел сакральное значение во многих древних культурах. Стоит оговориться, что речь идет не столько о так называемом «ритуальном групповом танце», в котором участвовали все люди племени (или города, если речь о более высоком уровне развития цивилизации), а именно об индивидуальном женском танце, которому придавалось особенное значение. Например, в той же Индии существовал своеобразный «танец-театр», именуемый Бхаратанатьям (бхава — эмоции, ра — мелодия, та — искусство ритма), в Египте подобную роль выполнял танец Танура. Танец-история, танец-эмоция, способный пробудить в людях особенные чувства. Как можно догадаться, подобные танцы исполняли все те же кожно-зрительные женщины: гибкие, изящные, эмоциональные, соблазняющие.

Танец Дели, который создала Катя, заключает в себе глубокий смысл. Кожно-зрительные девушки — создательницы культуры, те, кто выводит всех прочих людей на человеческий уровень, помогают подняться над животным началом. «Люди, вы звери!» — скажет чувствительная кожно-зрительная девочка, у которой от рождения особенная роль: помочь человечеству найти свою человеческую суть. Танец Дели — танец, который учит всех прочих состраданию.

«Помнишь, с чего начинается ее танец? Вначале адская боль, нестерпимая боль, испытываемая за всех страдающих на этой земле. Эта боль подобна тому, как будто кусок раскаленного железа прижали к ее груди. А потом длинный фрагмент принятия. Всеобщего принятия и боли, и ужаса, и трагедии. А потом главная часть танца — красота. Все что принято, вся наша вина становится красотой».

Сострадание — наивысшее проявление любви развитой девушки с кожно-зрительной связкой, когда человек навсегда выходит из состояния «страх за себя» и «любовь к себе любимому» к состоянию истинного гуманизма и жертвенности. Недаром кожно-звуко-зрительный Вырыпаев на протяжении всего фильма воспевает именно сострадание как единственное чувство, которым должен жить каждый человек на Земле. «Нужно набраться смелости и однажды прижечь себя куском раскаленного железа. Нужно найти в себе сострадание. Потому что только сострадание избавляет твой ум от Освенцима и от поиска виноватых», — говорит Катя.

Сострадание — это не только умение чувствовать боль других, но и умение принимать мир вокруг таким, какой он есть: все его счастья и несчастья, пропускать в свое сердце страдания других и не отчаиваться, не злиться и не искать виноватых, а дарить миру взамен красоту, например, тот самый прекрасный танец, которым восхищаются все герои.

Сострадание у Вырыпаева — не только апогей любви, но и источник покоя и вдохновения. «…А потом вслед за этой болью наступает блаженство и покой. А потом из этого покоя вырастают люди и города, цветы и деревья, вырастает весь мир».
Танец Дели — то, что объединяет основных героев фильма. Каждый из них в конце концов начинает по-другому смотреть на свою жизнь и видит ошибки, которые им когда-то допускались.

Я не вижу твоего страдания, дочка

Екатерина, в отличие от других героев (например, мамы, утверждающей, что весь мир — одно сплошное горе), умеет чувствовать счастье всем сердцем. Счастье для зрительника — это любовь. Катя, обладающая развитым зрительным вектором, постоянно находится в этом гармоничном состоянии. Любовь первична, объект вторичен. Екатерина счастлива, потому что развилась и реализовалась, чем вызывает гнев и раздражение своей матери — полной противоположности нашей героини.

Алина Павловна — мама Кати — неразвитая кожно-зрительная женщина, которая всю жизнь мечтала стать танцовщицей и не смогла, хотела найти любовь и не получилось. Еще и заболела раком желудка, ко всему прочему. Весь мир ей представляется сплошным горем, потому что она зациклена на себе и так и не смогла «выйти наружу», замкнулась на собственном несчастье. Она не хочет, не может и боится видеть боль других — ей хватает ее собственных переживаний. Мать Екатерины не понимает вечного ощущения счастья своей дочери. «Ты живешь в каком-то своем мире!» — гневно восклицает она. На высказывание Кати «Счастье есть, мама!» Алина Павловна отвечает: «Жизнь полна горя, Катя. И я желаю тебе в этом поскорее убедиться».

Но осознание своей неправоты в конце концов настигает женщину. Катина чистота, жертвенность, умение сочувствовать и сострадать волшебным образом действуют на мать, она внезапно видит всю свою жизнь, пелена падает с глаз: «Я не вижу. Я не вижу, как ты страдаешь, дочка. Я не замечаю этого. Я не хочу этого замечать. Я боюсь этого. Я боюсь в этом признаться. Я не могу думать о твоем страдании, мне достаточно своего. Прости меня. Я прошу тебя, слышишь, прости меня! Я всю жизнь не замечала твоих страданий, я не хотела этого замечать».

В поиске виноватых

Еще один герой картины — анально-звуко-зрительный Андрей, влюбившийся в танец Екатерины. Он, одурманенный феромонами кожно-зрительной красавицы, решил честно сообщить своей жене о своих чувствах к Кате, вследствие чего жена травится и попадает в больницу. Несчастный, не выходящий из-под гнета извечной вины, Андрей во всем и всегда пытается найти виноватых, по-анальному все взвешивает на весах справедливости, очень категоричен. «Пора уже прекратить искать виноватого», — говорит Андрею балетный критик. Но тот продолжает терзаться. Он считает, что не имеет права на счастье после произошедшего и только и делает, что занимается саморазрушением. Он виноват, значит должен понести наказание, — так считает Андрей и ходит по замкнутому кругу.

«Ты думаешь, есть две чаши весов. А на самом деле у этих весов только одна чаша. Есть только одна чаша, и на ней ничего не взвешивают, из этой чаши пьют. Пьют свою жизнь. Каждый свою жизнь. И не нужно превращать Грааль в продуктовые весы», — говорит Андрею Екатерина в попытке помочь ему снять вину. Но разве можно так просто изменить мышление человека с ригидной психикой, которому от природы даны свои нехватки и особенности?

Жить своей жизнью

Последний из главных героев — балетный критик Лера — тоже осознает все ошибки своей жизни. Осознает сама, благодаря все тому же танцу Дели, который она однажды увидела в ресторане в Киеве. «Я прожила чужую жизнь. Рассказывала о чужих танцах, а сама не выучилась ни одному красивому па».

Критики — обладатели анального вектора, т.к. именно такие люди склонны замечать мелочи, детали, анализировать, писать рецензии и критические статьи. Балетный критик, очевидно, обладательница анального и зрительного векторов. Она внезапно осознает, что то, чему она посвятила всю свою жизнь, не является ее истинным желанием и реализацией. Лера понимает, что что-то создавать и критиковать созданное — две диаметрально противоположные вещи. Под действием танца Дели женщина внезапно осознает, что вся ее деятельность — неживое, искусственное, фальшь. Здесь мы сталкиваемся с видением автора «через себя»: для кожно-звукового Вырыпаева дело анального критика кажется пустым занятием.

События изображенного вечера в больнице варьируются от одной короткометражки к другой. Умирают разные люди, но суть от этого не меняется. Герои все так же продолжают обсуждать прекрасный танец Дели, обнаруживая в себе то, чего они никогда не хотели видеть и замечать. Правда обнажается, и герои остаются один на один с открывшейся им жизнью. А что дальше? А дальше пора начинать исполнять свой танец под названием Жизнь.

Автор Вера Агибалова
Корректор Галина Ржанникова

Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»